Программа нестарения

Почему одни люди до преклонных лет бодры и полны сил, а другие — нет? Что такое старение — болезнь, которую можно лечить или эволюционная программа, бороться с которой бесполезно? Об этом рассуждает Алексей Чуров, кандидат биологических наук, иммунолог, директор Института изучения старения Российского геронтологического научно-клинического центра РНИМУ им. Н. И. Пирогова.

— Алексей, Институт изучения старения, как я понимаю, совсем молодой. Какие у него цели и задачи?

— Институт был создан в рамках программы «Приоритет 2030» — это программа государственной поддержки развития университетов. Научным руководителем этого проекта стала Ольга Ткачёва, главный внештатный гериатр Минздрава и член-корреспондент РАН. У нас в институте создано семь научных подразделений — шесть научных лабораторий и биобанк. В основном мы занимаемся изучением фундаментальных вопросов старения: биологические исследования, исследования на клеточных моделях, изучение биоматериала пациентов-долгожителей. Институт молодой — он существует приблизительно полтора года. Но уже есть первые успехи.

— Удалось ли вам выяснить, почему мы стареем и почему у всех это проходит по-разному?

— Проблема старения обширна, сложно в рамках одного интервью ответить на этот вопрос, хотя именно этими вопросами занимаются наши подразделения — лаборатория генетики и эпигенетики старения, лаборатория старения мозга, лаборатория геропротекторов, биоинформатики и искусственного интеллекта, биомаркеров старения, клеточных механизмов старения.

Одно из наших ведущих направлений — разработка методов оценки биологического возраста, так называемых часов старения. Сейчас мы активно работаем в этом направлении. В Институте проходит исследование Russ Age, которое как раз и ставит своей целью понять, почему мы стареем по-разному и как можно оценить скорость старения. Это первое такого рода и масштаба исследование в России.

— Однако вы сказали о первых успехах…

— Да, в прошлом году у нас в лаборатории клеточных механизмов старения, которой руководит Константин Лямзаев, совместно с МГУ, была создана и протестирована группа препаратов, обладающих сенолитическими свойствами. Сенолитики — это вещества, которые избирательно уничтожают старые клетки организма. Это один из примеров тех успехов, которые нам удалось достичь буквально за год.

Кроме того, в Институте было разработано несколько видов часов старения: на основе оценки степени старения кровеносных сосудов, а также на основе параметров, полученных методом эхокардиографии.

— И всё-таки, старение — это неизбежный процесс или можно его как-то затормозить?

— Если очень грубо поделить всё научное сообщество, то есть две точки зрения на то, что такое старение в принципе. Одни учёные считают, что это универсальная болезнь, которую можно лечить. Но есть другая точка зрения — что старение запрограммированный, то есть неизбежный процесс. Также существует множество теорий старения. Это и теория возникновения мутаций, и так называемая эпигенетическая теория старения, и теория, связанная с укорочением теломер — концов хромосом, которые сокращаются с каждым делением клетки.

— А к какой точке зрения склоняетесь вы?

— Как раз теломерная теория изначально была очень многообещающей, так как объясняла старение потерей способности клеток к делению. Однако она не может объяснить некоторые важные аспекты старения. Да и открытие фермента теломеразы, существование которого недавно ушедший из жизни Алексей Оловников теоретически предсказал, только добавило вопросов. Впоследствии сам Оловников от этой теории в её первоначальном виде отказался.

Алексей Чуров, кандидат биологических наук, иммунолог, директор Института изучения старения Российского геронтологического научно-клинического центра ФГАОУ ВО РНИМУ им. Н.И. Пирогова. Фото из личного архива.

Ни одна теория на сегодняшний день не может объяснить старение в целом. До недавнего времени я придерживался первой концепции, согласно которой старение — это заболевание. Сейчас я считаю, что истина где-то между этими двумя концепциями. Дело в том, что разные органы и системы нашего организма стареют по-разному, некоторые из них — по определенным биологическим программам. Например, головной мозг — это иммунопривилегированный орган, защищённый гематоэнцефалическим барьером, куда не попадают иммунные клетки. Это накладывает определённые ограничения на то, как эта часть организма стареет.

Иммунная система имеет свои особенности функционирования, в частности, тимус, в котором происходит селекция Т-лимфоцитов, подвергается инволюции с определённого возраста. Этот процесс совершенно точно идёт по заданной программе. Угасание функции тимуса связано с возникновением заболеваний и напрямую влияет на скорость старения.

— Вы сказали, что мозг стареет иначе, чем все остальные системы организма. Почему у одних он стареет достаточно рано, и люди страдают нейродегенеративными заболеваниями, а у других сохраняется высокая работоспособность, ясность ума и свежесть памяти до преклонных лет?

— Если коротко, любое заболевание во многом определяется генетически. Люди, сохраняющие когнитивные способности до 90–100 лет, родились с такими генетическими задатками. Те же, у кого рано отмечаются когнитивные нарушения, ассоциированы с определёнными полиморфизмами, которые приводят к раннему нарушению когнитивного статуса.

Вообще, когнитивные нарушения, это, пожалуй, самая сложная для изучения область науки о старении. Например, болезнь Альцгеймера. Для неё в настоящее время не существует эффективной специфической терапии. Вся терапия, которой сейчас располагают врачи в мире, позволяет только немного затормозить развитие заболевания, но кардинально повлиять на патогенез сейчас невозможно. Это одна из самых сложных медицинских и социальных проблем, исследованием которой мы также заняты.

— Удалось ли вам понять, как устроены механизмы старения мозга?

— Лаборатория старения мозга — самая юная в нашем институте. Она открылась в нынешнем году. Сделать какие-то прорывные открытия мы пока не успели. Сейчас мы готовим к запуску проект, посвящённый этой проблеме, начинаем исследования в этой области. Что же касается коллег, которые работают в Геронтологическом центре, — у нас есть опытные врачи-неврологи, которые давно занимаются этой проблемой в клиническом плане. Вместе с ними и другими учёными мы начинаем два больших проекта по старению мозга.

Первый проект мы проводим совместно с ведущими учёными Сколтеха — Филиппом Хайтовичем и Евгением Николаевым. В ходе исследования мы будем изучать у пациентов с болезнью Альцгеймера липидные и протеомные маркеры.

Второй проект проводится совместно с учёными из РНИМУ и Института биоорганической химии: Дмитрием Чудаковым и Ольгой Британовой. Он посвящён изучению на уровне единичных клеток лимфоцитов в спинномозговой жидкости (ликворе) и в крови пациентов с болезнью Альцгеймера.

Этот метод позволяет очень точно охарактеризовать каждую клетку в образце. Сопоставляя данные о клетках в ликворе и периферической крови, мы планируем узнать, какие клетки мигрируют в ликвор и обуславливают патогенез болезни Альцгеймера.

— Правильно ли я понимаю, что речь идёт о возможности ранней диагностики?

— Да. Оба проекта направлены на поиск диагностических биомаркеров.

— Вы говорили, что в вашем институте кроме лабораторий есть ещё и биобанк. А что в нём хранится и как это помогает исследованиям?

— Биобанк —  важнейшая структура в Институте старения, где систематически собирается, хранится и исследуется биологический материал людей разного возраста, в том числе долгожителей, а также пациентов с разными возрастными заболеваниями. Сейчас в биобанке собран биоматериал от почти пяти тысяч людей. Это порядка 33 тысяч пробирок с кровью, плазмой, сывороткой. В дальнейшем мы планируем собирать клетки таких пациентов.

Образцы по проекту RussAge, хранящиеся в специальном морозильнике при температуре –80°C. Фото предоставлено Алексеем Чуровым.

И, конечно, биобанк — это источник важнейшей информации для всех наших исследований, как поисковых, так и фундаментальных. Это очень подробное, всестороннее клиническое описание, которое мы собираем и храним вместе с образцами. Также мы получаем дополнительную информацию в результате лабораторных исследований биоматериала. Наш биобанк, созданный на основе научно-клинического учреждения геронтологического профиля, действительно, уникален. С учётом клинического описания и всего банка данных, аналогов ему нет ни в нашей стране, ни в мире.

— У кого вы берёте эти образцы?

— Например, наше исследование Russ-Age, о котором я уже говорил, охватывает условно здоровых людей, разбитых на группы по пять лет, начиная с самого молодого возраста – от 18 лет – и до 90+. На данном этапе исследование в основном проводится в Москве и в Подмосковье. В ходе работы мы будем сравнивать образцы людей разных возрастных категорий, чтобы понять, какие тут имеются закономерности, чем отличаются образцы долгожителей от всех остальных возрастных групп.

Каталог с информацией о биоматериале, хранящемся в биобанке Института изучения старения. Фото предоставлено Алексеем Чуровым. 

— Я буквально сегодня прочитала, что в ходе исследования микрофлоры кишечника долгожителей удалось выяснить, что она отличается исключительным разнообразием, причём там преобладают полезные микроорганизмы. У вас есть такие наблюдения?

— Действительно, микробиота кишечника является связующим звеном между факторами окружающей среды и здоровьем, модифицирует риски развития заболеваний во всех возрастных группах. Как раз сейчас у нас запускается проект по изучению микробиоты кишечника. Мы планируем в ближайшие полтора года собрать до 1000 образцов микробиоты и исследовать те особенности, о которых вы сказали. В этой работе мы будем создавать калькулятор биологического возраста на основе маркеров микробиоты.

— Однако есть ли у вас уже сейчас какие-то выводы, чем отличаются образцы обычных людей и долгожителей?

— Если мы говорим в целом, не о микробиоте, то, как правило, это маркеры, связанные с воспалением. С возрастом происходит увеличение уровня хронического воспаления, и общая тенденция заключается в том, что у людей старшего возраста уровень экспрессии таких маркеров увеличен.

— А что становится триггером для этих воспалительных процессов? Почему у долгожителей этот процесс идёт медленнее?

— Этого мы пока не знаем, но хотим выяснить. Вообще, воспаление — это центральное звено для всех процессов, так или иначе связанных со старением. Именно воспаление приводит к когнитивным нарушениям, старению сосудов и атеросклерозу, повышает риск онкологических заболеваний. Точно на ваш вопрос ответить пока нельзя, но триггером может быть и увеличение с возрастом интенсивности аутоиммунных процессов, накопление ошибок в иммунной памяти, которые приводят к повышенному воспалительному ответу. Отчасти это связано с накоплением повреждений в макромолекулах, которые также становятся своеобразными внутренними антигенами, вызывающими повышенное воспаление. Но вот почему у долгожителей это происходит медленнее — одна из главных загадок на сегодня. Если мы это поймём, то, может быть, научимся на эти процессы влиять.

— А пока мы не научились на эти процессы влиять, можно ли что-то с этим сделать уже сейчас? Ведь все хотят жить дольше и болеть меньше.

— Если говорить об образе жизни, есть рекомендации, которые позволяют снизить уровень воспаления. Они известны, но мало кто им следует. В первую очередь я бы рекомендовал уделять большое внимание качеству сна — продолжительность сна должна составлять 8–9 часов в сутки в определённые часы, как правило — с 10 вечера до 7 утра. Также важно питание — ограничение калорий, снижение количества белковой пищи и количества легко усваиваемых углеводов. Даже эти простые рекомендации способствуют снижению уровня воспаления в организме. Никаких вредных привычек, курения, необходимо много двигаться — и вы проживёте дольше и будете здоровее.

— А что с алкоголем? Одни говорят, что малая доза алкоголя полезна, другие — что безвредных доз не существует. Вы как считаете?

— Считаю, что безвредных доз алкоголя нет. Вряд ли алкоголь можно назвать полезным. Другое дело, что есть в жизни вещи, которые доставляют удовольствие, и отказывать себе во всём тоже неправильно.