ЛОВКИЙ ЦАРЕДВОРЕЦ
В июне 1671 года в Посольском приказе русского царя Алексея Михайловича Романова (1629—1676) появился новый переводчик. Милеску Николае Спэтарул — так звали новичка. Рослый тридцатишестилетний молдавский грек с крупными чертами мужественного лица происходил из богатого молдавского рода. Все мужчины в роду служил и либо по военному делу и имели прозвище «спафарий», то есть оруженосец, либо по судебному ведомству — этих звали «мечники», то есть судьи.
Путь Милеску в Первопрестольную был тернист и почти авантюристичен. Получив начальное образование в Ясской Славяно-греко-латинской академии, он продолжил обучение в Константинопольской высшей школе, где изучал древние языки и языки новогреческий, русский, турецкий и арабский, штудировал богословие, философию, историю и литературу. Потом в Падуе (Италия) освоил латинский и итальянский языки, естественные и математические науки. Вращаясь в среде высокопоставленных чиновников и дипломатов, в совершенстве овладел искусством придворных интриг.
Узнав, что на родине началась царская междоусобица, двадцатилетний Спэтарул поспешил в Молдавию. Там его приняли в свиту господаря Стефана X. Изучая дворцовые книги, он наткнулся на документ, указывающий на незаконное восшествие Стефана X на молдавский престол. Возмущенный Милеску через недругов господаря предал этот факт огласке, и владычество Стефана X рухнуло.
Новый господарь Стефаница боготворил ученого драгомана (так называл и официального переводчика при дипломатической миссии) и, как сообщает летописец, «Обедал с ним, совет держал с ним, играл с ним...» Однако обожаемый придворный мудрец, прознав, что благодетель состоит в тайных сношениях с турецким султаном, написал гневное письмо, разоблачающее протурецкую политику господаря и призывающее свергнуть Стефаницу с престола. Письмо вложил в пустотелую трость и тайно переслал воеводе Константину. Но воевода, открестившись от бунтаря, предал его, а трость с письмом переправил повелителю. Разгневанный Стефаница повелел палачу отрезать лукавцу Спафарию нос, чтобы «с этой приметой моего недруга знал весь мир».
После позорной экзекуции грек бежал к валашскому господарю Георгию Гику. Тот назначил Спафария своим представителем в Константинополе при правительстве Османской империи. Здесь судьба свела его с иерусалимским патриархом Досифеем, состоявшим в дружбе с московским царём Алексеем Михайловичем. Но началась война между Турцией и Польшей, и Милеску Спафарий уехал в Бранденбург под Берлином и поступил на службу к курфюрсту Фридриху Великому — основателю прусского абсолютизма. (Летописец утверждает, будто при дворе монарха Спафарий нашёл лекаря, который изо дня в день пускал ему кровь из щеки и накладывал её на нос. Кровь свёртывалась, нос отрастал и вскорости совсем залечился.)
Однако долго задержаться у курфюрста не довелось. Когда Фридрих узнал о приверженности Спафария союзу Молдавии с Россией, он прогнал его со двора. Спафарий перебрался в Померанию, а оттуда местный господарь отправил его в качестве доверенного лица к шведскому королю Карлу XI.
Выполняя тайные поручения нового повелителя, Спафарий побывал во многих европейских столицах, в Молдавию он возвратился только в 1668 году. Но на родине ещё помнили о его проделках и ко двору не допустили. На сей раз наш царедворец перебрался в Валахию (историческая область на юге Румынии, между Карпатами и Дунаем), а затем в Константинополь, где судьба вновь свела его с Досифеем, только что вернувшимся из Москвы с поручением от русского царя найти для Посольского приказа сведущего в восточных делах надёжного человека. Эту должность Досифей и предложил Спафарию.
Учтивый, знающий и общительный новичок привлёк внимание управляющего Посольским приказом Артамона Сергеевича Матвеева — человека широко образованного, друга детства и доверенного советника царя Алексея Михайловича. Именно хлопотами Матвеева Николай Гаврилович Спафарьев (так стали именовать его при русском дворе) был записан по Московскому списку — не пустая формальность, а большие преимущества в денежном жалованье и возможность получить поместье в Калужской губернии. Лестные отзывы Матвеева об учёности, недюжинном таланте и большом прилежании в православной вере нового толмача заинтересовали Алексея Михайловича. Царь обласкал инородца, сделал своим советником в восточных делах, а младшего сына, царевича Петра, определил к нему в ученики.
Если на Западе и Ближнем Востоке позиции России в конце XVII века были достаточно крепкими, то события, происходившие за Уралом — на огромных просторах Сибири и на Дальнем Востоке, — вызывали в Кремле тревогу. Особенно беспокоили слухи о могуществе и недружелюбии восточного многомиллионного Китая, для России почти неведомого.
Алексей Михайлович поручил Николаю поискать в древних рукописях каких-нибудь известий об этой загадочной стране. И Спафарий вскоре докладывал царю:
«В книжных мудростях сыскал я государь, что китайский царь похваляется перед послами иноземными, что царство его среди земли едино есть, а иные государства ни во что не почитает. А еще бывальцы сказывают, что-де царство Китайское без меры обильно, воинов полки великие и на бою храбрые. От всех царей и царств отгородились каменной стеной высоты преогромной и длины от моря и до моря...»
Выслушав доклад, царь и бояре решили: «Спешным ходом гнать в Китай Посольство». Перед убытием из Первопрестольной думный дьяк зачитал царский наказ:
«Чести русского царя не ронять, держаться степенно, чинно, гордо, но обходиться с иноземцами отменно ласково. Привезти из Китая в Москву природного китайца и подарки Китайской земли. Если есть дорогие каменья — менять на товары русские. Если отыщутся в Китае искусные мастера каменных мостов лучше, чем в иных землях, — взять. Если отыщет там посол добрые семена огородные или зверей небольших и птиц, от которых плод на Руси можно иметь, — тоже взять. Отыскать пути в Китай ближние и податные, особливо морем, реками, минуя пустыни и разбойные монгольские степи. Новые владения русского царя в Сибири помечать в книгу доподлинно. Если русские пленники в Китае объявятся — о них договор писать, чтоб их без цены отпустили или сказали бы, что за них дать надобно. О рубежах восточных речей не заводить; о разбоях, чинимых русскими беглыми людишками, отговариваться незнанием. Однако ж места удобные близ рубежа китайского, где можно крепость
поставить, осмотреть со старанием и о том договор с китайцами подписать. Помнить, что все наши пометы приняты должны быть дружественно. Великий государь Руси с величеством богдыхановым желает, мол, быть в дружбе и мире постоянно».
Посольство в Китай было трудным и долгим — с 3 марта 1675 года по 5 января 1678 года. И хотя из-за мнительности и надменности китайских богдыханов дипломатических успехов оно не принесло, Николай Гаврилович добросовестно выполнил все поручения своего государя. В путевом дневнике наблюдательный посол дал подробные описания нравов, быта, культуры народов Китая, Сибири, Дальнего Востока и соседней Монголии. По возвращении он систематизировал и обобщил обширные географические, этнографические и хозяйственно-экономические материалы, собранные во время экспедиции. Для Алексея Михайловича Спафарий привез изумительный подарок — огромный (79,7 грамма) кристалл темно-красной шпинели.
Однако на русском престоле восседал уже Фёдор Алексеевич. Друг и покровитель, Артамон Сергеевич Матвеев, по доносу своих давних врагов, Милославских, был отстранён от управления Посольским приказом, обвинён в чернокнижии, лишён боярства и имений и отправлен в ссылку в Пустозерск. Та же участь постигла и вернувшегося из Китая Спафария. Только с восшествием на царство Петра I оба изгнанника в мае 1682 года были возвращены во дворец. Судьба Матвеева оказалась трагической: во время Стрелецкого бунта его на глазах царской семьи изрубили восставшие стрельцы...
Последней миссией шестидесятилетнего Николая Гавриловича Спафарьева стало участие в свите Петра I в первом (1695 год) Азовском походе. А вернувшись из него, удалился от государственных дел в своё поместье в Калужской губернии, где и скончался в возрасте семидесяти трёх лет.
О личной жизни и последних годах этого удивительного человека известно мало. Историки сообщают, что был он женат на «московитянке». Россию любил искренне и самозабвенно и считал своей второй родиной. Отойдя от государственных дел, Николай Гаварилович занимался литературными трудами — «Путевым дневником» (издан в 1882 году) и «Статейным списком посольства Н. Спафария в Китай» (издан в 1906 году). Воспитывал сыновей и племянников, которые продолжили его род и дали России знаменитых братьев Льва и Илью Мечниковых и талантливого устроителя российских маяков Леонтия Спафарьева.
ПАНАСОВСКИЙ БУНТАРЬ
В Петербурге, в семье гвардейского полковника Ильи Ивановича Мечникова и Эмилии Львовны Невахвич, дочери известного еврейского просветителя, 18 мая 1838 года родился сын, третий ребёнок в семье (старшей дочери Екатерине было пять лет, а сыну Ивану два года). Мальчика в честь деда назвали Львом. Семье, и так-то не слишком богатой, теперь приходилось тратить большие средства на постоянное лечение болезненного от рождения ребёнка. Виня во всем сырой петербургский климат, врачи настойчиво советовали родителям перебраться куда-нибудь на юг. Но беда не приходит одна. Выяснилось, что Илья Иванович, азартный картёжник и светский волокита, спустил почти всё состояние, наделал кучу долгов и теперь для спасения репутации должен уйти в отставку.
Лишь летом 1851 года Мечниковы навсегда покинули берега Невы и поселились в деревне Па-насовка Харьковской губернии — родовом имении, доставшемся в наследство от Юрия Ивановича Сподаренко, племянника Милеску Спафария. Южный климат благотворно действовал на мальчика, здоровье шло на поправку, только вот хромота (последствие перенесенного коксита — воспаление сустава) осталась навсегда.
Впечатлительный тринадцатилетний Лев, затаив дыхание, слушал рассказы дяди Дмитрия Ивановича о выдающемся предке. Особенно поразило то, что Милеску Спафарий свободно говорил на восьми иностранных языках, участвовал в дворцовых интригах молдавских господарей и совершил полное приключений путешествие в далёкий Китай.
Легко представить, как мальчик с горящими от возбуждения глазами спрашивал Дмитрия Ивановича: «А можно ли знать больше иностранных языков?» — «Можно», — услышал ответ. «А господари в Молдавии сейчас есть?» — задумчиво спросил Лёвушка. «Есть», — ответил дядя. На следующий день Панасовку охватил переполох — бесследно исчез Лёвушка. Беглеца обнаружили на полтавской дороге и водворили в семью. На строгий вопрос матери: «Куда ты бежал?» — виновник едва слышно вымолвил: «В Молдавию». «Зачем?» — изумились обступившие родственники. «Чтобы захватить престол, — с вызовом ответил Лев, — и стать господарём».
Крымская война 1853—1856 годов никого не оставила в семье равнодушным. И пятнадцатилетний «герой», бросив занятия в гимназии, которую не любил, снова бежит из дома — теперь в осаждённый Севастополь. В годину опасности, нависшей над родиной, уверен наш герой, его обязанность сражаться на редутах Малахова кургана, а не протирать штаны за партой.
Побег опять не состоялся. Гимназическое начальство, снисходительно пожурив беглеца, на первый раз простило дерзкую выходку «исключительно ввиду патриотических мотивов». Но неуёмная натура жаждала приключений. Вскоре в глухом уголке университетского сада Л ев стреляется на дуэли со своим школьным товарищем, защищая, как он искренне верил, честь и достоинство молодой учительницы, которую тот оскорбил. Терпение начальства лопнуло, и родителям пришлось забрать беспокойное чадо домой.
Последний год обучения строптивый отпрыск проводит в Панасовке, занимаясь самообразованием. Выпускные экзамены сдает с блеском и по настоянию родителей поступает на медицинский факультет Харьковского университета. Но уже через полгода студенческая жизнь окончилась. За участие в революционных выступлениях ему предложили (чтобы не выгонять с «волчьим билетом») «по собственному желанию» покинуть университет.
Бедственное состояние экономики, измотанной войнами, неурожаями и архаичным крепостным правом, вызывало ропот во всех слоях российского общества. Надежды на радикальные перемены, появившиеся с восшествием на престол Александра II (18 февраля 1855 года), не оправдались. Идеи народовольцев будоражили умы российской молодежи. Лев рвался в центр событий, в Петербург. Дома на него махнули рукой и отпустили на все четыре стороны.
«Многое узнать и многое понять» — с этим девизом панасовский бунтарь появился в Северной Пальмире. Чтобы не растрачивать время зря, он одновременно посещает занятия в Военно-медицинской академии, на физико-математическом факультете Петербургского университета и в Академии художеств. Строя грандиозные планы будущих научных работ, Лев решает, не прерывая занятий, освоить ещё важнейшие европейские и восточные языки. Редкая память, высокая самодисциплина и настойчивость помогли блестяще осуществить задуманное. Уже через два года, в 1858 году, он свободно владеет десятью европейскими языками и тремя восточными (персидским, арабским и турецким).
Через петербургских родственников ему предложили поехать переводчиком при дипломатической миссии Б. П. Мансурова (её цель — устройство подворий русских богомольцев на святой горе Афон). Не раздумывая, он бросает занятия и отправляется в составе миссии в Константинополь, Афины, Палестину.
Но и на этот раз дело добром не кончилось. Притворная, как ему казалось, набожность и раболепие клевретов Мансурова раздражали свободолюбивого юношу. В едких шаржах он высмеивал недалёких чиновников. Они платили ему доносами и клеветой. Один из особо приближённых тайком передавал возмутительные шаржи главе миссии, Мансурову. Узнав об этом, Мечников съездил иуде по физиономии и вызвал на дуэль, за что немедленно был отстранён от должности.
Так он очутился в Бейруте. Помыкавшись, устроился агентом Русского общества пароходства и торговли на Ближнем Востоке. По долгу службы Мечникову приходилось жить то в Египте, то в Малой Азии, то на берегах Дуная. Общаясь с местным населением, он усовершенствовал свои знания в восточных языках, изучил несколько наречий южных славян. Но служба торгового агента тяготила. Его тянуло в Италию. Там разгоралось пламя освободительного движения. И, бросив коммерцию, без гроша в кармане, без паспорта Лев перебирается в Венецию. Оправдывая свой поступок, он пишет родителям: «Теперь я определённо знаю, что создан быть только художником. И никакие силы мира не заставят меня покинуть родину Тициана».
В Венеции судьба свела двадцатидвухлетнего бунтаря с Ольгой Ростиславовной Скарятиной, женщиной передовых революционных взглядов. Разочаровавшись в личной жизни, она разошлась с мужем и вместе с шестилетней дочерью уехала из России в Италию. Ольга и познакомила своего друга со многими интересными людьми.
30 мая 1860 года Джузеппе Гарибальди при содействии знаменитого писателя Александра Дюма высадился со своими легионерами на сицилийском берегу и захватил Палермо. Мечников решил, что настал его час. Он пытается организовать добровольческий «славянский легион» и идти на помощь революционерам. Но венецианская полиция, давно присматривавшая за русским эмигрантом, получила приказ арестовать смутьяна. Предупреждённый друзьями, Лев бежит в Ливорно. Там примыкает к итальянскому движению «Рисорджименто» («Освобождение») и становится волонтёром в «тысяче» Гарибальди.
Как пишут итальянские историки, «командуя артиллерийской батареей в битве при Вольтурно 1 октября 1860 года, лейтенант Мечников успешно отражал атаки неаполитанской пехоты, а когда кончился боезапас, поднял гарибальдийцев в контратаку, но был сражён осколками вражеского снаряда». Его выходили французские врачи, которых нанял Александр Дюма, ставший Мечникову другом.
С освобождением Италии, которую Лев теперь считал своей второй родиной, начался новый этап его жизни. Оправившись от тяжёлых ран, он вступает в гражданский брак с Ольгой Ростиславовной, удочеряет падчерицу Надежду Кончевскую и переезжает с семьёй во Флоренцию. Издаёт брошюры и печатает массу статей, заметок и рецензий на политические темы. С перемещением центра русской эмиграции в Швейцарию перебирается в Женеву. Там знакомится с А. И. Герценом и М. А. Бакуниным, вступает в анархистскую секцию I Интернационала. Совместно с Шевелёвым и Огарёвым пишет «Землеописание для народа» — первый опыт в создании географических произведений. В эти же годы в журналах «Современник» и «Русское слово» Мечников под псевдонимом «Леон Бранди» печатает для российского читателя повести, рассказы, аналитические обзоры. Его статьями зачитываются, о нём спорят, им восхищаются, а редакторы нарасхват издают его произведения.
1870-е годы стали переломными в жизни Льва Ильича. В Европе угасали революционные страсти. Гарибальди в почётной ссылке, на острове Капрера. Постоянная борьба за выживание, колоссальные психологические и умственные нагрузки, а главное — отсутствие реальных дел, приносящих удовлетворение, вызывали апатию и разочарование. В Россию «республиканцу, красному, опасному человеку», как характеризовал Льва Ильича русский посол в Италии, путь закрыт. Притихшая Европа казалась унылой и утомлённой. Мысли скитальца все чаще обращаются к Стране восходящего солнца. В начале 1874 года Мечников окончательно решает ехать в Японию.
Однако задуманное казалось нереальным. Прежде всего, не было средств. Заработки от публикаций не обеспечивали даже сносного существования. Герцен в одном из писем Огарёву сообщал: «Я с ужасом смотрю на растущую нищету Мечниковых». А кроме того, не было ни учебников, ни специальной литературы, чтобы освоить японский язык в объёме, достаточном для общения. Единственная кафедра японского языка существовала лишь в Парижском университете. И Мечников решает на последние деньги ехать в Париж.
Профессор Леон де Рони, читавший курс японского языка, иронически втолковывал странному посетителю: «Прослушав четырёхлетний курс, вы едва-едва будете изъясняться по-японски и с грехом понимать японские книги». Однако, узнав, что невзрачного вида хромой человек, смахивающий на учителя из глухой провинции, свободно владеет десятью европейскими и тремя арабскими языками, тут же пишет рекомендательное письмо к некоему японскому князю, путешествующему по Европе и нуждающемуся в учителе для совершенствования французского языка.
В женевском отеле, куда направил Мечникова профессор, князя не оказалось. В его номере жил другой японец, не понимавший не только французского, но и вообще ни одного европейского языка. Кое-как мимикой и жестами удалось получить от изумлённого постояльца согласие на взаимное франко-японское обучение... А спустя полгода Мечников вполне свободно объяснялся с членами японской миссии министерства народного просвещения, прибывшей в Европу в поисках кандидатов для чтения лекций в японском университете. Льву Ильичу предложили возглавить русское отделение Токийской школы иностранных языков и создать там кафедру социологии. Предложение он принял с большим энтузиазмом.
«За китайским государством на восток, в Океан-море, от Китайских рубежей вёрст в семьсот лежит остров зело велик, именем Иапония», — так писал в 1675 году в походном дневнике основатель рода — Милеску Спафарий, не предполагая, что спустя два столетия его потомок вступит на берег этого «зело великого» острова.
На русском отделении Токийской школы иностранных языков, где начал преподавание Лев Ильич, всегда было много обучающихся. Тяга японцев к русскому языку объяснялась глубоким почитанием в деловой японской среде великого российского реформатора Петра I. Методы его правления считались выдающимися и недосягаемыми для подражания.
Наблюдательный Лев Ильич с интересом изучает своих учеников, много путешествует по стране, общается с простыми людьми. Оказалось, что японцы миролюбивы и очень чувствительны к чужому горю. «Я в течение своего двухлетнего пребывания в самых людных и плебейских квартал ах столицы, — писал Мечников в своём труде «Японская империя», — ни разу не встречал двух японцев, ссорившихся между собой. В японском языке не существует даже ругательных выражений». Не меньшее удивление вызывали поголовная грамотность и необычайно трепетное отношение всех слоёв населения к просвещению.
В Японии Лев Ильич прожил два замечательных года. Он собрал богатейший материал по географии, истории, экономике, этнографии и политическому устройству Страны восходящего солнца. Поправилось и его материальное положение. Но прогрессирующие малокровие и туберкулёз вынудили покинуть гостеприимную страну. Врачи рекомендовали немедленно возвращаться в Европу.
Несмотря на плохое самочувствие и усиливающиеся боли, Лев Ильич остаётся верен своему принципу — «возможно больше увидеть и узнать». Он выбирает длинный путь возвращения — пароходом через Тихий океан и Гавайские острова. Затем по железной дороге от Сан-Франциско до Нью-Йорка. И, наконец, снова теплоходом до Лондона, а уж оттуда — в Париж и Женеву. Более трёх месяцев продолжался этот вояж. Здоровье ухудшалось, но Лев Ильич ни разу не пожалел о выбранном пути. Едва позволяло здоровье, садился за стол и работал. На теплоходе закончил начатый в Японии семисотстраничный труд «Японская империя», богато иллюстрировав его картами, схемами и собственными рисунками в японском стиле. Начал писать «Воспоминания о двухлетней службе в Японии».
По возвращении в Женеву Мечников регистрируется в Женевском кантоне как профессор, имеющий право преподавать русский язык, географию, историю и математику. В поисках издателя «Японской империи», по совету друзей, обращается к знаменитому географу и социологу Жан Жаку Элизе Ре-клю. Тот не только помогает с изданием, но и приглашает Льва Ильича принять участие в работе над «Всемирной географией» — грандиозным трудом, посвящённым географическому описанию нашей планеты. Сотрудничество двух выдающихся учёных переросло в трогательную дружбу. Одновременно по просьбе Женевского географического общества Мечников участвует в подготовке к изданию словарей малых восточноазиатских народностей айнов (народа, проживающего на острове Хоккайдо) и гиляков (коренного населения низовьев реки Амур и острова Сахалин).
В 1883 году Невшательская академия наук, принимая во внимание учёные заслуги Льва Ильича Мечникова, предложила ему принять кафедру сравнительной географии и статистики в Лозаннском университете, которую он и возглавлял до своей кончины.
Последние годы Лев Ильич упорно работал над основным научным трудом своей жизни — «Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современных обществ». В нём Мечников рассматривал три проблемы: как появились человеческое общество и цивилизация вообще; каковы пути развития земных цивилизаций; какими были цивилизации эпохи подневольных союзов.
Ему удалось создать уникальный труд о влиянии географической среды на историко-социологическое развитие человеческого общества. Развивая идеи Дарвина, он с неопровержимостью доказал, что возникновение древних цивилизаций на берегах больших исторических рек не было случайным. Более того, великие реки — кормилицы целых народов — заставляли население, жившее по их берегам, «соединять свои усилия на общей работе, учили солидарности, хотя бы в действительности отдельные группы населения ненавидели друг друга». Идея солидарности народов, населяющих планету Земля, как залог гармоничного развития и будущего прогресса человечества в условиях истощения природных ресурсов, высказанная гениальным учёным в конце XIX века, в настоящее время стала, как никогда, актуальной...
***
18 июня 1888 года ушёл из жизни Лев Ильич Мечников. Его друг и коллега Элизе Реклю от имени многомиллионных почитателей многогранного таланта русского учёного сказал на похоронах проникновенные слова: «Когда покойный писатель встречает подобное к себе отношение, то смерть не полагает конца его предприятиям и стремлениям. Он живёт в памяти своих друзей, а его идеи живут в жизни потомков»... В России смерть Л. И. Мечникова осталась почти незамеченной.
Труд Льва Ильича «Цивилизация и великие исторические реки» вышел в Париже через год после смерти автора и был встречен с большим интересом европейскими читателями. Однако экземпляры книг, поступившие в редакции русских журналов, все до единого были возвращены отправителю — по цензурным соображениям. Русский читатель смог познакомиться с этой работой лишь спустя десять лет. В предисловии к первому русскому изданию книги «Цивилизация и великие исторические реки» (1898) Михаил Гродецкий очень точно охарактеризовал подвижнический труд нашего выдающегося соотечественника: «Он отказался от мысли освещать бесконечную высь чисто научных областей и вступил в ряды скромных школьных учителей человечества, внушающих окружающему обществу самосознание и стремление к лучшему будущему».
Литература
Карташёва К. С. Дороги Льва Мечникова. серия: Замечательные географы и путешественники. - М.: Мысль, 1981.
Спафарий Н. Г. Сибирь и Китай // Сб. — Кишинёв, 1960.
Урсул Д. Т. Николай Гаврилович Милеску-Спафарий. —М.: Мысль, 1980.
