У меня опять начинает болеть бок, чувствую, что могу заболеть. Очень не хочется идти на работу и сидеть с ними в одной комнате. Завтра возьму отгул, а с понедельника оформлен двухнедельный отпуск. Поеду к родственникам под Новосибирском, надеюсь не заболею.

Вышла сегодня на работу после двухнедельного отпуска. Хоть убегай.
Костя сильно сморкается. В комнате душно. Общественный чайный стол грязный, крошки, пятна, к чайнику прикасаться боюсь.  Дед собрался в отпуск, принес пироги, опять все ели.
Пришлось намазаться пихтовым маслом, в обед наелась горчицы, вечером чеснока, чувствую, для профилактики всё равно не достаточно.
Пересаживать меня начальник не хочет. Всё плохо.

«На  третьей,  последней  стадии   самодовольство   сменяется   апатией.
Сотрудники больше не хвастают и не сравнивают себя с другими.  Они  вообще
забыли, что есть другие  учреждения.  В  столовую  они  не  ходят  и  едят
бутерброды, усыпая столы крошками. На доске висит  объявление  о  концерте
четырехлетней давности. Табличками служат багажные ярлыки, фамилии на  них
выцвели, причем на дверях Брауна написано "Смит", а на Смитовых  дверях  -
"Робинсон".  Разбитые  окна  заклеены  неровными   кусками   картона.   Из
выключателей бьет слабый, но неприятный ток.  Штукатурка  отваливается,  а
краска  на  стенах  пузырится.  Лифт  не  работает,  вода  в  уборной   не
спускается. С застекленного потолка падают  капли  в  ведро,  а  откуда-то
снизу доносится вопль голодной кошки. Последняя стадия  болезни  развалила
все. Симптомов так много и они так явственны,  что  опытный  исследователь
может обнаружить их по телефону. Усталый голос  ответит:  "Алло,  алло..."
(что может быть беспомощней!) -  и  дело  ясно.  Печально  качая  головой,
эксперт кладет трубку. "Третья стадия, - шепчет он. - Скорее всего, случай
неоперабельный". Лечить поздно. Можно считать, что учреждение скончалось.»
Сирил Паркинсон.

До такого мы ещё не докатились.