В мае 1998 года исполнилось 180 лет со дня рождения Карла Маркса - человека, оставившего глубокий след в истории обществоведения и, пожалуй, не меньший след - в политической истории XIX и ХХ столетий. Такое под силу лишь исключительно одаренной личности. И Маркс действительно был талантливым ученым, ярким публицистом, блестящим журналистом, организатором политического движения, которое дожило до наших дней. Это признают не только его последователи во всем мире, но и его идейные противники. Однако в нашем отечестве на протяжении семи с лишним десятилетий стараниями большевистских идеологов Маркс оставался идолом, а его учение - своего рода священным писанием, не подлежащим не то что критике, но даже малейшему сомнению. "Учение Маркса всесильно, потому что оно верно", - утверждение, сделанное Лениным еще в 1913 году, многие десятилетия было непререкаемой истиной. Сегодня каждому самостоятельно мыслящему человеку очевидно, что это учение и не верно, и уж тем более не всесильно. Достаточно взглянуть на мир, который развивается отнюдь не по законам, сформулированным автором "Капитала", а вопреки им. В предлагаемой статье речь пойдет о теоретических находках и ошибках этого крупного немецкого мыслителя, родившегося в небольшом старинном прусском городе Трире и закончившего свой жизненный путь спустя 65 лет в Лондоне.
Закон социальных революций
В биографическом очерке о своем друге, написанном в 1877 году еще при жизни Маркса, Ф. Энгельс особо отметил два открытия, "которыми Маркс вписал свое имя в историю науки". Первое - это доказательство того, что "вся предшествующая история человечества есть история борьбы классов, что во всей разнообразной и сложной политической борьбе речь шла всегда именно об общественном и политическом господстве тех или иных классов общества, о сохранении господства со стороны старых классов, о достижении господства со стороны поднимающихся новых" (т. 19, стр. 111 - цитируется по 2-му изданию Собрания сочинений). При капитализме таким изжившим себя классом стала крупная буржуазия, а восходящим - пролетариат.
"Второе важное открытие Маркса состоит ... в раскрытии того, каким образом внутри современного общества, при существующем капиталистическом способе производства, совершается эксплуатация рабочего капиталистом" (там же, стр. 113). Остановимся сначала на первом открытии (хотя они теснейшим образом взаимосвязаны).
Сегодня считается хорошим тоном не только отрицать непогрешимость марксизма в целом, но и выплескивать с водой все то действительно ценное, что он внес в науку об обществе, например, выявленные им экономические причины социальных революций, происходивших в докапиталистический период развития человечества.
Еще французские историки Агюстен Тьерри, Огюст Минье, Франсуа Гидо заложили основы учения о классовом характере общества, классовой борьбе и революции. С их произведениями Маркс познакомился в период своей первой эмиграции во Францию, в 1843-1845 годах. Тогда же он впервые пришел к выводу, что за буржуазными революциями, которыми так богата история Франции конца XVIII - первой половины XIX века, должна последовать антикапиталистическая революция. И лишь с ней придет освобождение всех слоев общества от эксплуатации и начнется новая эра в истории человечества - эра коммунизма. Впрочем, и в предвидении коммунизма Маркс не был оригинален. Идеи бесклассового и "справедливого" общества задолго до него излагали итальянские, французские и английские социалисты-утописты - Томазо Кампанелла, Жан Мелье, Томас Мор, Клод Анри Сен-Симон, Роберт Оуэн, Жан Батист Фурье, Пьер Жозеф Прудон.
Однако предшественники Маркса не давали ответа на некоторые принципиальные вопросы. Почему, например, восстания рабов, а позднее - крепостных крестьян, даже в тех случаях, когда они победоносно завершались захватом власти, не могли поколебать существовавшей социально-экономической системы, и, как правило, все возвращалось на круги своя? Ведь рабовладельческое общество на протяжении всей его истории сотрясалось слепым отчаянием и лютой ненавистью порабощенных к своим угнетателям.
Известны мощные восстания рабов и беднейших крестьян (а они по своему социальному положению находились на грани рабства), произошедшие около двух с половиной тысяч лет до новой эры в Месопотамии и около двух тысяч лет до новой эры в Египте. Историки знают и об одиннадцати крупных восстаниях рабов и бедняков в V-III веках до новой эры в Древней Греции, и о шести восстаниях в IV-II веках до новой эры в Древнем Риме, и о трех мощных революциях рабов, потрясших Римскую империю в 137-132, в 104-99 и в 74-72 годах до новой эры. Однако прошли сотни, а то и тысячи лет, прежде чем рабовладельческая система изжила себя и уступила место феодально-крепостническому обществу, где эксплуатация подневольных была менее жестокой и оставляла крепостному крестьянину некоторую возможность работать на себя и свою семью.
Тем не менее гнет феодальной зависимости становился порой нестерпимым для людей, осознающих свое реальное значение в хозяйственной системе и вместе с тем свое полное личное и политическое бесправие. Взрывы отчаяния и классовой ненависти и здесь оборачивались крестьянскими восстаниями и войнами. Вот лишь самые яркие примеры. Восстание под руководством Бабека в Азербайджане и Ираке в 815-837 годах. Восстание зинджей в Ираке в 869-883 годах. Бунт французских крестьян в 1358 году - Жакерия. Восстание под руководством Уота Тайлера в Англии в 1381 году. Восемнадцатилетняя крестьянская война в Чехии (1419-1437 годы). Крестьянская война в Германии (1524-1525 годы). Восстание китайских крестьян под руководством Ли Цзычена, приведшее к власти его руководителей (1639-1645 годы). Крестьянская война под предводительством Степана Разина в России (1667-1671 годы). Крестьянская война во главе с Емельяном Пугачевым в 1773-1775 годах. Восстание китайских крестьян, возглавляемое тайным обществом "Белый лотос" в 1796-1804 годах.
И снова повторяется та же история: в Европе феодализм продолжал существовать вплоть до XVIII века, а в России крепостничество ушло в небытие лишь через два столетия после восстания Разина. Значит, для гибели отживающего строя и рождения нового одной классовой ненависти и решимости угнетенных умереть за лучшее будущее явно недостаточно. Нужно еще что-то очень важное.
Разработав учение об экономической основе смены общественных систем, Маркс разгадал эту загадку. Он впервые отделил объективные аспекты такой смены от субъективных, или, в его терминологии, социальные революции от политических революций. Политическая революция, считал он, сколь бы массовой и успешной она ни была, не может привести к смене общественного строя до тех пор, пока для этого не созрели материальные предпосылки. Дело в том, что, согласно теории Маркса, всякая общественная система (формация) представляет собой диалектическое единство производительных сил, то есть средств и факторов производства, и производственных, иначе - экономических, отношений. Последние образуют определенную социально-экономическую среду, в которой функционируют и развиваются производительные силы.
И до тех пор, пока данная система, например феодально-крепостническая, позволяла развиваться передовым для того времени формам земледелия, ремеслам и даже мануфактуре, ее не могли свалить никакие крестьянские восстания и войны. Но когда она стала препятствием на пути крупного машинного производства и соответствующих правовых и экономических условий его организации, политические революции успешно переросли в социальную революцию и привели к замене феодального общества капиталистическим. "Люди строят для себя новый мир из тех исторических благоприобретений, которые имеются в гибнущем мире, - подчеркивал Маркс в 1847 году в полемике с Прудоном. - В самом ходе своего развития должны они произвести материальные условия нового общества, и никакие могучие усилия мысли или воли не могут освободить их от этой участи" (т. 4, стр. 299).
Двенадцать лет спустя Маркс сформулировал закон социальных революций: "На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями ..., внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции". Поэтому "ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества" (т. 13, стр. 7).
Для своего времени закон, к которому пришел Маркс, был крупным вкладом в историографию, хотя при ближайшем рассмотрении оказывается, что он весьма схематичен. Он, например, совершенно не учитывает таких важных составляющих исторического процесса, как уровень духовной культуры общества, его обычаи, религиозные ориентиры и другие элементы нематериальной сферы. Для Маркса - все это второстепенные, надстроеч ные аспекты общественной жизни, производные от производительных сил и экономических отношений.
Впрочем, этот закон слишком абстрактен и с точки зрения самой теории пролетарской революции. В самом деле, как определить, когда именно существующие производственные отношения становятся оковами для производительных сил? Для того, чтобы такой момент когда-то наступил, первые должны быть, по-видимому, весьма консервативными и малоподвижными, а господствующий класс - тупым и ленивым, не заботящимся о приспособлении существующих экономических отношений к изменяющимся реалиям. Это было характерно для рабовладельческого общества, в какой-то мере - для феодального, но совсем не типично для капитализма. Ведь, по свидетельству самих авторов "Манифеста коммунистической партии", "буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. ... Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения разрушаются, все возникающие вновь оказываются устарелыми, прежде чем успевают окостенеть" (т. 4, стр. 427).
Лучше не скажешь! Но как же в таком случае капиталистические экономические отношения могут оказаться оковами для развития производительных сил?
Революционный фанатизм
Как ни странно, ни Маркс, ни Энгельс не заметили, что капиталистическая действительность не укладывается в рамки закона социальных революций. Вопреки их собственному убеждению в беспрецедентной подвижности и приспособляемости буржуазных экономических отношений к новым условиям, они настойчиво искали признаки нарастающего противоречия между растущими производительными силами и этими отношениями.
Один из таких наиболее убедительных признаков виделся им в циклических экономических кризисах. В "Капитале", "Анти-Дюринге", других работах основоположников марксизма фигурировала вот такая цепочка доказательств. Погоня за прибылью и самовозрастание капитала неуклонно расширяют производство, но развитие рынков сбыта не поспевает за этим расширением, потому что накопление капитала одновременно ведет к росту пролетаризации масс, увеличению безработицы, обнищанию основной массы покупателей потребительских товаров. Отсюда - неизбежность циклических кризисов, которые резко обостряют социальные противоречия и доводят до кипения котел народного недовольства. До революции, считают они, остается один шаг.
Безоглядно поверивший в истинность собственной теории пролетарской революции Маркс и его единомышленник пристально следили за политической и экономической жизнью Европы, с нетерпением ожидая осуществления своих пророчеств. Когда в начале 1848 года во Франции вспыхнула буржуазно-демократическая революция, охватившая затем почти всю континентальную часть Западной Европы, они были уверены, что настал их звездный час и что эта революция вскоре непременно перерастет в пролетарскую. Их надежды, казалось, подтверждались активным участием рабочего класса в классовых битвах во Франции, в Пруссии, ряде других стран.
"... Для нас, - вспоминал Энгельс почти полвека спустя, - не могло быть сомнений в том, что начался великий решительный бой, что он должен быть доведен до конца в течение одного длительного и полного революционных превратностей периода, что завершиться, однако, он может лишь окончательной победой пролетариата" (т. 22, стр. 532-533). Но этого не произошло. "История показала, что и мы, и все мыслившие подобно нам были неправы. Она ясно показала, что состояние экономического развития европейского континента в то время далеко не было настолько зрелым, чтобы устранить капиталистический способ производства" (т. 22, стр. 535).
Ошиблись они и через пять лет, когда рассчитывали, что начавшаяся в 1853 году Крымская война России с Англией и Францией приведет к падению царского самодержавия и откроет путь к пролетарской революции в Европе. В 1857 году оба они надеялись, что экономический кризис и связанные с ним потрясения повлекут за собой новую революцию. И опять ожидания не оправдались. Более того, Маркс признал, что, напротив, капитализм переживает свою вторую молодость. Тем не менее он вновь предсказывал, что "на континенте революция близка и примет сразу же социалистический характер" (т. 29, стр. 295). И вновь осечка. Еще пять лет спустя, когда в 1863 году в Польше вспыхнуло восстание против царизма, он опять воспрянул духом: "Ясно одно - в Европе широко открылась эра революций". Правда, за этим следовало признание: "Но наивные иллюзии и тот почти детский энтузиазм, с которым мы приветствовали перед февралем 1848 года революционную эру, исчезли безвозвратно" (т. 30, стр. 366).
Однако убежденность в том, что закон социальных революций сохраняет свою полную силу, была сильнее жизненного опыта и здравого смысла. В 1870 году Маркс писал, что Англия - это страна, где объективные и субъективные предпосылки социалистической революции существуют в наиболее классическом варианте. "Англичане обладают всеми необходимыми материальными предпосылками для социальной революции. Чего им недостает, так это духа обобщения и революционной страсти" (т. 16, стр. 404-405).
В марте 1871 года после поражения Франции в войне с Пруссией революционная страсть французов оказалась на высоте и родила Парижскую коммуну - первый эмбрион диктатуры пролетариата. Казалось, что пророчества Маркса и Энгельса начали наконец сбываться. Оба они, как лидеры I Интернационала, использовали любую возможность, чтобы связаться с руководством Коммуны и помочь ему советами. Но, как известно, на 71-й день восстание коммунаров было жестоко подавлено. Марксу оставалось лишь проанализировать опыт Парижской коммуны и допущенные ею ошибки (брошюра "Гражданская война во Франции", 1871 г.).
До конца своих дней он верил в то, что открытый им закон социальных революций пригоден не только для докапиталистических обществ, но и для капитализма, не осознавая, что сфера его действия ограничивалась более примитивными социально-экономическими системами. Эта теория в какой-то мере разделила судьбу других крупных достижений человеческого разума. Как и эвклидова геометрия или законы всемирного тяготения, она оказалась лишь относительной истиной, действительной только в диапазоне определенных социально-экономических условий. Ни Маркс, ни переживший его на двенадцать лет Энгельс так и не поняли этого. Возможно, это можно объяснить словами, произнесенными Энгельсом на похоронах своего друга: "Маркс был прежде всего революционер. Принимать тем или иным образом участие в ниспровержении капиталистического общества и созданных им государственных учреждений, участвовать в деле освобождения современного пролетариата... - вот что было действительно его жизненным призванием. Его стихией была борьба. И он боролся с такой страстью, с таким упорством, с таким успехом, как борются немногие" (т. 19, стр. 351). Что касается страсти и упорства, то тут нельзя не согласиться с Энгельсом. А вот успех оказался более чем сомнительным.
Почему Маркс из философа превратился в экономиста
Теперь о втором открытии Маркса - механизме эксплуатации наемного рабочего капиталистом-предпринимателем. Именно это "открытие" помешало ему понять, что действие исторических рамок закона социальных революций ограничено.
Основоположники марксизма безоговорочно причисляли капитализм к эксплуататорским общественным системам. Классовая поляризация в определенный момент приводит к взрыву и революционному переходу в качественно новую, на этот раз бесклассовую общественную систему - коммунизм (об этом уже говорилось в предыдущей главе). Надо сказать, что ранний капитализм в социальном отношении действительно мало отличался от предшествующей общественной системы. В первой половине XIX века его характеризовала глубокая поляризация общества: небольшая часть очень богатых купалась в роскоши, тогда как подавляющее большинство кое-как перебивалось в нужде и заботах о хлебе насущном. Капитализм в пору своего становления еще не преодолел пережитков прошлого, а капитал набрасывался на свои жертвы с необузданной страстью первой молодости. И, конечно же, дело доходило до революционных выступлений нарождающегося пролетариата. Лионские восстания 1831 и 1934 годов во Франции, чартистское движение 1836-1848 годов в Англии, волна революций 1848 года в континентальной Западной Европе - яркое тому свидетельство.
Так что у авторов "Манифеста" были определенные основания писать: "Вышедшее из недр погибшего феодального общества современное буржуазное общество не уничтожило классовых противоречий. Оно только поставило новые классы, новые условия угнетения и новые формы борьбы на место старых". Отсюда - вывод: "С развитием крупной промышленности из-под ног буржуазии вырывается сама основа, на которой она производит и присваивает продукты. Она производит прежде всего своих собственных могильщиков. Ее гибель и победа пролетариата одинаково неизбежны..." (т. 4, стр. 436).
Логика на первый взгляд безупречная. А между тем, чтобы доказать неизбежность пролетарской революции, мало найти общие черты социального сходства раннего капитализма с предшествующими общественными системами, уже сошедшими со сцены истории. Нужно было еще неопровержимо доказать по меньшей мере два исходных предположения. Первое. Доказать, что избавившийся от крепостнической и феодальной зависимости и юридически свободный работник фактически остается в полной зависимости от класса владельцев капитала, и потому экономическое принуждение к труду (принуждение голодом) по своей эффективности практически не уступает господствовавшему в рабовладельческом и феодальном обществах неэкономическому принуждению к труду. Второе. Требовалось доказать, что капиталист эксплуатирует наемного работника, то есть безвозмездно присваивает некоторую часть его труда, подобно тому, как рабовладелец присваивает результаты труда своих рабов, а феодал - зависимых от него крестьян или ремесленников.
Доказывая все это, нужно было не просто "разоблачить" тайные механизмы капиталистической эксплуатации, но и разрушить существующие представления и понятия экономической науки. А она к тому времени имела уже достаточно долгую историю и значительные теоретические накопления. Выйти с какой-то новой идеей, не опровергнув уже устоявшихся теорий, было невозможно. Нужно было прочесть уйму экономической литературы, вникнуть в суть далеко не простых теоретических построений, нащупать их слабые места и убедительно доказать ошибочность прежних представлений и истинность собственных.
Маркс поначалу не был экономистом. В университете он изучал философию, историю и юриспруденцию. Потом издавал газету, штудировал гегелевскую философию права и, как журналист, следил за полемикой вокруг земельной собственности в Рейнской области. Постепенно пришло, как он сам вспоминал, осознание того, что правовые отношения не могут быть поняты из самих себя, что "они коренятся в материальных жизненных отношениях, совокупность которых Гегель ... называет "гражданским обществом", и что анатомию гражданского общества следует искать в политической экономии" (т. 13, стр. 6). Это и заставило Маркса уже в конце 1843 года обратиться к изучению экономической литературы.
Первые наброски формирующихся собственных экономических взглядов были изложены им в 1847 году в работе "Нищета философии" в форме полемики с Прудоном. Более цельное изложение они получили в цикле лекций, которые Маркс читал в том же году в Брюсселе немецким рабочим и позднее издал в виде брошюры "Наемный труд и капитал". Однако сам Маркс осознавал недостаточную убедительность своей трактовки экономических отношений между наемными работниками и предпринимателями и стремился углубить свои знания в области экономики. В 1850 году он постоянно поселился в Лондоне, где и занялся этим.
С того времени экономическая теория становится главной областью его научных интересов, из философа Маркс окончательно превращается в экономиста. В разгар циклического кризиса 1857-1858 годов он занялся обобщением результатов своих экономических исследований, чтобы вооружить рабочий класс знанием экономических законов развития капитализма. Но к тому времени у самого Маркса еще не было ясности в ряде вопросов. Поэтому он решил сделать сначала черновой вариант работы, стремясь уяснить проблемы для самого себя. "Я работаю, как бешеный, ночи напролет, - писал он Энгельсу в начале декабря 1857 года, - над подытоживанием своих экономических исследований, чтобы до потопа (до начала кризиса. - Ю. Ш.) иметь ясность по крайней мере в основных вопросах" (т. 29, стр. 185). Так появились не предназначавшиеся для печати "Основные черты критики политической экономии". Здесь Маркс впервые сформулировал свою теорию прибавочной стоимости, о которой речь пойдет позже, а также многие другие фундаментальные положения своей концепции.
На основе этой рукописи он написал первый выпуск книги "К критике политической экономии", изданный в 1859 году, и принялся за второй. Но, по свидетельству Энгельса, "едва вышел в свет этот первый выпуск, как Маркс обнаружил, что он еще не вполне выяснил все детали развития основных идей следующих выпусков" (т. 22, стр. 354). Он немедленно начал новый штурм вершин экономической мысли, перечитал и критически переосмыслил почти все основные работы по истории и теории экономики. На это ушло восемь лет, прежде чем он написал первый том "Капитала ", который появился на свет вместо второго выпуска названной работы.
В процессе работы над "Капиталом" менялись его структура и общий план. Маркс задумал изложить свою теорию в трех томах, не считая критического разбора работ своих предшественников. К концу 1865 года этот огромный труд был в основном завершен. Уже в июле того года Маркс сообщал Энгельсу: "Осталось написать еще три главы, чтобы закончить теоретическую часть (первые 3 книги). Затем еще нужно написать 4-ю книгу, историко-литературную; это для меня относительно наиболее легкая работа, так как все вопросы решены в первых трех книгах..." (т. 31, стр. 111). Первый том "Капитала" вышел в 1867 году, а два других Маркс так и не опубликовал до конца своих дней, хотя в мае того же года намеревался "ближайшей весной разделаться со всем этим опусом" (т. 31, стр. 251). После этого он прожил еще 16 лет. Вот здесь и начинается нечто загадочное в творческой биографии Маркса-экономиста.
Загадка последующих томов "Капитала"
Закономерен вопрос: почему Маркс, отдавший столько времени и сил созданию своего главного труда, не стал продолжать его публикацию? Ведь еще весной 1867 года он был полон решимости в течение года выпустить в свет всю трехтомную работу. В апреле 1867 года он писал одному из деятелей немецкого рабочего движения З. Мейеру, что долго не отвечал ему, поскольку "все время находился на краю могилы. Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я бывал работоспособен, чтобы закончить свое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью ... Я смеюсь над так называемыми "практичными людьми" и их премудростью... Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив полностью своей книги, хотя бы только в рукописи.. Первый том этого труда появится через несколько недель... Я надеюсь, что через год вся работа будет напечатана" (т. 31, стр. 454).
Для Маркса это было чрезвычайно важно уже потому, что он рассматривал "Капитал" как мощное идеологическое оружие пролетариата в борьбе с буржуазией. В одном из писем в октябре 1864 года он без ложной скромности писал, что публикация "Капитала" позволит ему "нанести буржуазии в области теории такой удар, от которого она никогда не оправится" (т. 31, стр. 354). И вдруг после публикации первого тома такая странная пассивность.
Энгельс и другие биографы Маркса объясняли ее тремя основными причинами. Первая - его исключительная научная добросовестность. Прежде чем отдать в печать свой труд, он стремился ознакомиться со всеми сколько-нибудь значительными работами других авторов по данной теме, учесть последние достижения в смежных областях общественных и естественных наук, не говоря уже о новейших тенденциях в экономике и политике. Он перелопачивал горы литературы. Но ведь к середине 60-х годов разработка его теории была завершена и являла собой, по словам самого же Маркса, целостную, законченную композицию. "... В таком труде, как мой, - писал он в феврале 1866 года, - неизбежны недостатки в деталях. Но композиция, внутренняя связь целого представляют собой триумф немецкой науки..." (т. 31, стр. 154). Не могло же устранение "недостатков в деталях" оказаться столь трудным делом, чтобы на протяжении шестнадцати лет препятствовать выходу в свет готового в целом произведения.
Вторую причину видят в том, что с сентября 1864 года, когда был создан Генеральный совет Международного товарищества рабочих, на Маркса свалилось много забот по руководству деятельностью I Интернационала. Он действительно уделял этому немало времени: вел обширную переписку с лидерами национальных отделений, боролся с сектантством в рядах рабочего движения, разрабатывал его стратегию и тактику. Но так продолжалось лишь девять лет, к концу 1873 года Интернационал практически прекратил свою деятельность (хотя формальное решение о его роспуске было принято только в июле 1876 года). Это позволяло Марксу вновь вернуться к теоретическим исследованиям.
Третья причина - плохое здоровье Маркса. Он действительно страдал хроническим фурункулезом и истощением нервной системы от чрезмерной работы по ночам. Эти недуги были постоянными его спутниками еще с начала 50-х годов. Понятно, что с годами бороться с болезнями становится все труднее. Непонятно другое: продолжая в меру своих сил работать, Маркс, наряду с занятиями политической экономией, все больше интересуется вопросами, далекими от проблематики "Капитала". С середины 70-х годов он углубился в древнюю историю, агрохимию, органическую химию, биологию, геологию, минералогию, физиологию растений и животных и в давно любимую им высшую математику. В последние годы жизни он проштудировал труды классиков математики - Декарта, Лейбница, Ньютона, Эйлера, Маклорена, многочисленные университетские учебники по математическому анализу и высшей алгебре.
Его зять Поль Лафарг остроумно заметил, что мозг Маркса "был подобен военному кораблю, стоящему в гавани под парами: он был всегда готов отплыть в любом направлении мышления". Все правильно. Но почему этот "корабль" стал явно удаляться от "Капитала" именно тогда, когда, казалось бы, Марксу надо было использовать свои убывающие силы для завершения этого основного его детища? Почему, продолжая по инерции интересоваться отдельными вопросами экономической науки, его автор утратил интерес к своему главному творению, которым так гордился в 60-х годах?
Чтобы разгадать эту загадку, попробуем разобраться в сути экономического обоснования Марксом механизма капиталистической эксплуатации.
(Окончание следует.)
